Разыскивается бог - живым или мертвым

[Sediment_ordeal]

Готика мрак и страдание в зарисовках и записках....

Часть первая. ВСЕ ДЕЙСВИЯ СВЯЩЕННЫ, ПОКА ТВОЙ БОГ ЖИВ
Пов Арнольд.

1211 год нашей эры. Альбигойский крестовый поход.

- Сегодня вам выпала большая честь, сегодня вы сражаетесь за нашего Господа!
По обе стороны поля собралось два войска для битвы, которая не станет решающей, но от того не менее важной, поскольку уже несколько лет длится крестовый поход, который был инициирован Римской католической церковью. Его целью является искоренение ереси катаров в области Лангедока. Римский папа Иннокентий III решил испытать силу оружия по той простой причине, что его не поддержала знать в желании повлиять на распространение движения катаров.
- Не сдавайтесь! Единственным грехом сегодня будет поражение! – звучал голос того, кто слышал самого Господа, в которого я практически перестал верить, хотя я и был воспитан совершенно иначе и, как папскому легату, мне довелось принять участие в этих войнах.
В глазах рыцарей я видел решимость и упорство, а в словах оратора – ложь. Порой мне казалось, что его мыслями правит вовсе не Господь…
- Уничтожим наших не праведных врагов! Пусть никто не уцелеет! Смерть еретикам!
Я не стоял с мечом и щитом, как многие рыцари, участвующие в битве возможно в первый и последний раз. Я наблюдал, представляя волю церкви.
- Приготовиться к битве. Оружие наготове! – столь привычные слова оповещают о начале, и я в который раз говорю себе, что все действия священны, что Бог на нашей стороне и что именно он направляет нас к цели, но все чаще я убеждаюсь, что он жесток. Наверное, после стольких прожитых лет, я наконец-таки понял, что моя душа все еще в поисках бога, но вот слышится крик:
- В бой!!! – и я забываю о своих сомнениях.
Я наблюдаю за битвой, в которой гибнут женщины и дети, в которой гибнут те, кто вовсе невиновен. В этом походе нет смысла и нет справедливости, я отчетливо это вижу в минуты просветления, который с каждым разом становятся все продолжительнее. Во мне словно сражается две тени – справедливость и вера. И кто же из них победит? Кому достанется мое тело?
Я умру также как и рыцари на поле, залитым кровью или же нет?
Что я могу теперь изменить? Ничего и в то же время все…

***

На самом деле я бы хотел рассказать о том времени, когда меня направили для службы в святой отдел расследований еретической греховности, также известный как святая инквизиция. Все началось с того, что где-то в 1199 году Иннокентий III уполномочил двух цистерианских монахов: Гюи и Ренье - объездить в качестве папских легатов диоцезы южной Франции и Испании, славившиеся некогда своею красотой природы, для того, чтобы они искоренили ереси вальденсов и катаров, которые уже к тому времени набирали силу и распространяли её среди населения. Этим он создал как бы новую духовную власть, имевшую свои функции и практически независимую от епископов. К слову сказать, Гюи и Ренье постарались на славу, до меня дошли слухи об их внушительной компании, которая послужила во благо всем нам.

Два легата сделали многое, но, тем не менее, не все. Поэтому кто-то должен был пойти по их следам и отыскать сторонников катаров, для их покаяния и исцеления душ путем приношения своего физического тела в жертву, обретая возможность попасть в рай, что было нашей целью. Поэтому в 1203 году меня, аббата монастыря Фонтевро, располагавшегося во Франции на границе между Анжу и Пуату, близ прекрасных городов Сомюр и Шинон, присоединили к двум цистерианцам из этого же монастыря - Пьеру Кастельно и Ральфу. О них, однако, я не многое слышал, кроме того, что они служили в этом монастыре я ничего и не знал, кроме того, я никогда их не видел, словно они были призраками. Назначение имело основательную почву – сделали это для того, чтобы мы, забыв обо всем милосердии предшественников, очистили грешную землю. Все мы были возведены в звание легатов, что давало нам определенную силу и обязанности, с которой для начала нужно было свыкнуться. Да, скажу по секрету, мне было сложно сразу же приступить к обязанностям, мне нужно было время, которое никем не было предоставлено.

Огромный зал. Солнечный и теплый апрельский день, однако, не мог согреть это место, увешанное картинами, любованием которых можно было заниматься несколько недель – настолько их было много. Больше всего места занимали, конечно же, портреты предшественников папы Иннокентия III.
Голос Папы разносился по залу приумноженный эхом, немного торжественный и поучительный, а стук его каблуков металлическим звоном отдавался в моей голове. Мы ступали за ним в след по холодным плитам, пока он не остановился возле одного из портретов. Это был 175-й Папа, Целестин III.
- Это мой предшественник, - сказал он. - Он стал папой в 85 лет.
На нас троих смотрел с полотна пожилой человек с седыми волосами и ясным взглядом, пророчащим очищение.
- Я был с ним знаком до его назначения на папский престол… Великий человек, - холодно отозвался Пьетро, не отрывая взгляда от портрета, мы с Ральфом промолчали, а Иннокентий благодарно кивнул молвившему мужчине.
В зале настала тишина, тишина, которая стала данью умершим, присутствие которых все еще ощущалось здесь. В наших душах, хотя мы и не были знакомы с ними.
Я помню фразу Папы, которая придала мне сил.
- Мой предшественник не многое успел сделать пред смерть, но Божие проведение помогло ему совершить самое важное… Его вера была настолько нерушима, что Господь сам снизошел до него – за два дня до смерти совместно с Генрихом IV короновал правителя Киликийского княжества Левона II, как царя Армении. Он проиграл Смерти, но терпел и бился до конца и это достойно уважения.
Я стоял не в силах дышать, слова папы были светом надежды, надежды, в которой Бог был жив и то дело, ради которого мы изменили привычную жизнь монахов на судьбу вершителей – священно.

В первый же день, когда мы втроем стояли в огромном зале перед Иннокентием III и продолжали слушать его речь, ведущую нас к истинному свету, я поймал на себе холодный и не терпящий возражений взгляд Пьера, что стоял рядом с Ральфом, напротив меня. Тогда, именно тогда, мне стало понятно, что этот человек готов сжечь любого нечистого за единственную еретическую мысль. Его синие глаза, казалось, проникали в саму глубь души и видели все грехи человека, низменные и гадкие. И немало важно отметить то, что он был готов вершить власть железной рукой, а я нет. В мои принципы не входила такая категоричность, не смотря на обязанности, я желал судить людей по справедливости и проводить следственный процесс как того требует порядок и церковь.
Как оказалось, мы были по разные стороны баррикад.
Хотя нельзя сказать, что меня не привлекала эта черта в Пьере, что-то было в нем загадочное. Нечто не постижимое, в отличие от Ральфа, который простоял всю речь, не сводя взгляда с Иннокентия III, и в то же время он смотрел сквозь него, словно мужчина был для него стеклянным или невидимым. Я даже не мог представить, о чем сейчас думает этот человек... Если бы я встретил его впервые при других обстоятельствах, скорее всего я бы даже не смог бы предположить, что этот светловолосый мужчина каким-то образом связан с верой, не то, чтобы он был священнослужителем.

Я мало, что помню из речи Иннокентия III, но я ясно запомнил то, что в начале нам придется посетить втроем один из городов на юге Франции, а после наши пути должны были разойтись. В тот момент я еще не понимал, я еще не знал, что произойдет и что перевернет мою душу… Тогда я верил только в одно, что наш Бог будет жив вечно и что все действия священны.

@темы: А кто в крапинку?, Депрессивные ноты, Когда я перестану петь, Ориджи и фанфы!, Мои дрочебильки и графоманские зародыши